Об авторе:

Виктория Кинэвард — поэт, писатель, художник, оккультист, мистик, философ, композитор, певица, актриса. Представитель русского символизма XXI века. Кинэвард родилась 8 мая 1995 года в Москве.
По образованию — актриса музыкального театра,
по призванию — поэтесса, писательница и художница.
В библиографии Кинэвард есть исторические произведения о войне, политических деятелях, а также художественная литература и поэзия.

О рассказе:

Это одно из самых ранних произведений Кинэвард, которое было написано автором во время студенческого периода. Сюжет разворачивается в 1937 году в театре, где была поставлена пьеса о смерти Ленина. Но во втором акте что-то пошло не так...

ПОХОРОНЫ РЕВОЛЮЦИОНЕРА

Снежным январским вечером 1937 года на сцене ведущего театра столицы завершался первый акт спектакля под названием «Похороны революционера».
Дата пьесы была выбрана неслучайно — именно двадцать первого января в усадьбе Горки Подольского уезда Московской губернии ушёл из жизни создатель Российской социал-демократической рабочей партии.
Актёры в первом действии проявили все свои таланты и достоверно изобразили судьбу вождя мирового пролетариата.
Особенно московским зрителям понравился момент, когда крупный теоретик марксизма резво залез на пулемётный бронеавтомобиль фирмы "Остин" и бодрым голосом обратился к народу, смотря в зрительный зал:
— Да здравствует социалистическая революция!

После произнесённой фразы занавес опустился и со всех сторон раздались оглушительные аплодисменты.
Публика была в восторге.

Нынешний великий вождь советского народа и Красной Армии царственно расположился в правительственной ложе, а рядом с ним восседал народный комиссар внутренних дел СССР. Они были довольны тем, что происходило на сцене.
Зрители были поражены мастерством актёров и кто-то даже пустил слезу, до того правдоподобным оказался монолог одного из главных героев.

Режиссер Дмитрий Александрович Гущин нервно вытирал пот со лба большим белым платком и с облегчением вздохнул когда занавес опустился и начался антракт. «Кажется, всё идёт хорошо...» — думал он, косясь на сидящего рядом драматурга.

Тот, ощутив на себе пристальный взгляд режиссёра, повернул голову и спросил:

— Ну что, Дмитрий Александрович, первый акт неплохо прошёл? Что скажите?

— Да, осталось выдержать второй... Хорошую пьесу сочинили, Лев Никифорович. Не жалею, что решился её поставить. — отозвался режиссёр, дружественно похлопал драматурга по плечу, встал со своего кресла и медленно вышел из зала.

А Лев Никифорович Зубков, автор пьесы и по совместительству сценарист, огляделся заискивающе, будто украл что и проследовал к дверям.

— Лёвушка! — вдруг раздался мелодичный женский голос за спиной. — Чудесно! Я в восторге от спектакля!

– Леночка, золотце ты моё... — с нежностью в голосе воскликнул драматург, когда увидел свою жену, кокетливо поправляющую светлую прядь своих длинных волос. Он улыбнулся и его лицо снова приобрело странное выражение. Драматург, казалось что-то скрывал и всеми силами старался не выдать свою тайну.

— А что же ты в буфет не идёшь, родная моя? — улыбаясь спросил Лев Никифорович, обнимая жену за талию.

— Я тебя жду. — ответила она — Пойдём? — её огромные глаза с длинными ресницами внимательно уставились на лицо супруга, который, как ей показалось, не хотел составлять компанию — А почему ты на меня не смотришь? — спросила Елена — Ты какой-то странный сегодня.

— Леночка, я в полном порядке. Просто мне нужно отлучиться на некоторое время. — ответил нервно он, оглядываясь по сторонам — Иди в буфет без меня. Я к тебе позже присоединюсь.

Глаза супруги недоверчиво проследили за быстро уходящим мужем.
А тот даже не обернулся.
Леночка расстроилась и спустилась в буфет одна, чувствуя подступающую обиду. В это время Лев Никифорович быстро зашёл в гримерку, закрыл дверь, предварительно осмотревшись.

— Наконец-то. — резко выдохнул драматург и потёр руки — Никого! Теперь я смогу наградить себя за хорошую пьеску... — он быстро открыл ящик стола и вытащил оттуда большую прозрачную бутылку с жёлто-коричневой жидкостью — Десятилетняя выдержка... Крепкий... Сокровище моё... Моё лекарство... — со странной заботой в голосе приговаривал драматург, вытирая пыль с бутылки.

Дело в том, что Лев Никифорович Зубков очень любил коньяк. Это была его самая ужасная привычка, но он ничего не мог с этим поделать. Елена же, накануне премьеры спектакля строго сказала ему: «Если ещё раз увижу в твоих руках бутылку коньяка - разведусь с тобой немедленно!».
Лев Никифорович тогда заверил, что больше никогда не будет пить, но привычка оказалась сильнее. Поэтому драматург решил скрыться от жены, чтобы снова испить коварный напиток.

Лев Никифорович достал крохотную рюмочку откуда-то из кармана брюк, поставил на стол и... Вдруг услышал за дверью голос жены, спрашивающий у кого-то:
— Льва Никифоровича не видели?

И другой женский высокий голос ответил:
— В гримерке он.

— Чёрт! — вслух ругнулся Лев Никифорович, эпилептично мотнув головой. Потом он бешено метнул взгляд на бутылку, потом на дверь, потом снова на бутылку.
«Куда бы спрятать.. Чёрт побери..» — думал лихорадочно он, осматривая пространство. Когда раздался скрип замочной скважины, драматург вдруг заметил на столе большой фарфоровый чайник. Не долго думая, он поднял белую крышечку и вылил туда весь коньяк, который тут же смешался с недавно заваренным чаем.
Когда дверь открылась и на пороге гримерки возникла жена, драматург молниеносно выбросил бутылку в стоящее неподалёку ведро и нарочито улыбаясь сказал:
— А я уже иду! Сценарий решил перечитать. Уже завершил. Пойдём. — и драматург, не без сожаления в мыслях, увёл свою молодую спутницу вниз по лестнице, к буфету, из которого доносился аромат свежей выпечки с повидлом.

Гримерка опустела на некоторое время, однако через несколько минут за дверью снова послышались шаги и мужские голоса, что-то бурно обсуждавшие. Обладатель тенора - сорокалетний актер еврейского происхождения Юзик Иосифович Ландау. Его родители переехали в Россию из Израиля вместе с полугодовалым мальчиком, который, когда вырос, стал довольно известным актером второстепенных ролей. К слову добавить его настоящее имя - Мойша, но едва вступив в театральную труппу, он изменил неугодное имя на комичный псевдоним - Юзик, с ударением на «ю». Акцента у Юзика не было, чего не сказать об обладателе второго голоса. Зычный баритон, говорящий все слова с заметным провинциальным акцентом, принадлежал другому актеру, который родился в глухой деревне где-то под Ростовом-на-дону. Звали его Кукушкин Никанор Прохорович. Буквы «г» и «к» звучали из его уст почти как «х», а «ч» превращалось всегда в «ш». Но не смотря на эту речевую особенность, Кукушкин слыл хорошим актёром и довольно жизнерадостным человеком. Зрители с радостью приходили смотреть на его второстепенные роли, которые в основном были драматические и серьезные. Кукушкин любил героев, которых исполнял, но ему всегда хотелось играть главную роль. Вот и сейчас, Никанор Прохорович жаловался своему коллеге, что ему не дают играть ведущих персонажей:
— ...И тут я говорю режиссёру «Почему бы вам не поставить меня на Гамлета? Я был бы чудесный Гамлет! Лучший Гамлет! — дверь открылась и владелец баритона вошёл в гримерку. — Я так устал! — громко сказал Никанор Прохорович и плюхнулся на маленький диванчик. Помолчав, обратился к Юзику — Мы выходим во втором акте?

— Да, во втором, во время сцены похорон. Самая печальная сцена пьесы. — ответил Юзик и аккуратно присел на стул возле зеркала. — Наверное зрители будут плакать, финал нашего спектакля достаточно трагичный.

И в самом деле, пьеса в которой будут принимать участие эти два актёра действительно получилась очень трагичная. Драматург (тот, что вылил свой коньяк в чайник) постарался передать всю боль народа, когда хоронят величайшего человека. В начале пьесы рассказывается о жизни великого русского революционера, о его свершениях, а во втором акте он заболевает и скоропостижно умирает.
В конце второго действия приходят все близкие покойного, которые толкают у гроба философскую речь на тему смерти большого человека. В финале должен появиться великий вождь и народный комиссар, которые обязаны произнести особенные речи. Актёр Юзик Ландау играет вождя, а Никанору Прохоровичу досталась роль комиссара, который произносит торжественные слова. Пьеса несёт выраженный политический характер. Именно поэтому на премьеру был приглашён главный вождь страны, который должен был оценить пьесу и её особенный смысл.

Никанор Прохорович, вспоминая слова режиссёра о вожде, спросил у сослуживца:
— Юзик, а это правда, что сегодня в зале будет присутствовать глава правительства?

— Да, правда. И Николай Иванович будет присутствовать. Главное, ничего не перепутать. — тревожно отозвался Юзик — Иначе нам всем... — тут он вытянул большой палец правой руки и провёл им вдоль шеи, тем самым показывая, что всем «отрежут головы, если ошибёмся» и «ежовые рукавицы» до них дотянутся.

Никанор Прохорович кивнул, соглашаясь, а потом предложил выпить с ним чай перед выходом:
— Давай чай попьём горячий, я с собой баранки принёс. — Кукушкин достал откуда-то обещанный ужин и положил на стол.

— Не надо заваривать, тут уже есть. - сказал Юзик, заглядывая в чайник. — Доставай посуду.

Никанор Прохорович порылся в ящиках и нашёл две чашки. Одну поставил перед собой, а другую подвинул к товарищу. Сначала Юзик аккуратно налил желто-коричневую жидкость в свою чашку, а потом наполнил чашку Кукушкина, который спросил с ехидством:
— Юзик, а что это ты себе целую чашку налил, а мне половину?

— У меня роль сложнее и текста больше. И к тому же это я нам чай разливаю. — по-еврейски ответил невозмутимо Юзик, а Никанор Прохорович усмехнулся:
— Ох, еврейская твоя душа... — после чего взял чайник в пухлые руки и наполнил свою чашку до конца.
Потом они сели друг напротив друга и стали обсуждать разное. Кукушкин вдруг заметил, что чай имеет весьма странный привкус:
— Ох... Ядреный чай! Слушай, Юзик, тебе не кажется, что вкус слишком терпкий?

— Нет. - заплетающимся языком ответил Юзик — Всё, что бесплатно всегда вкусно.

Никанор Прохорович расхохотался и его круглое мясистое лицо стало красным:
— Ох.. Еврейская твоя душа. — сказал он и предложил ему ещё выпить этот чай — Никогда такого не пил! Ядреный... Бодрит!

— Бодрит... — отозвался Юзик, чувствуя себя подозрительно расслабленным и повеселевшим.

К тому моменту, когда прозвенел первый звонок и большой фарфоровый чайник опустел, актёры хохотали в гримерке, не подозревая, что они выпили лошадиную дозу коньяка.

— Ох, что-то весело стало... — сказал Никанор Прохорович, протирая покрасневшие глаза — Кажется уже третий звонок прозвенел... У нас ещё есть время до нашего выхода... Пойдём, закурим?

— Пойдём... — отозвался Юзик и чему-то усмехнулся. Потом, шатаясь, встал и направился к двери. Кукушкин, борясь с икотой и странным головокружением, направился вслед за сослуживцем.

Выйдя через чёрный ход, они оказались на улице. Никанор Прохорович глубоко вдохнул морозный воздух, потом вытащил сигару, спички. Прикрыл сигару рукой, она зажглась и он закурил, а Юзик отказался. Потом они вернулись обратным путём и остановились напротив двух дверей. Кукушкин поморгал, а потом спросил, несколько шепотом:
— Слушай, Юзик, а из какой мы вышли?

Юзик усмехнулся и указал в сторону левой двери, на которой была нарисована еле заметная буква «ж»:

— Из этой выходили. - сказал он, качаясь — Пойдём. А то опоздаем на выход.. Пора костюмы надевать....

Актеры перепутали двери и зашли в женскую гримерку. Впрочем, они даже не обратили особого внимания на стоящие при входе красные туфли на высоком каблуке. Интерьер обоих комнат был похож, поэтому, когда Никанор Прохорович увидел на столе бусы, сказал:

— Юзик... Смотри... Чайник наш унесли...

Юзик прищурился и шатающейся походкой направился к столу:
— Да-а... Наверное кто-то чайник унёс, а в благодарность оставил нам это... Обмен... — он повертел бусы и, недолго думая, спрятал их в карман своего пиджака.

— Ой! — вдруг воскликнул Никанор Прохорович, указывая пальцем на костюмы, висящие в углу на вешалках — Смотри-ка... Смотри! Нам и костюмы поменяли...

Актёры приблизились к вешалкам и увидели несколько разноцветных костюмов, вероятно сшитых для другой постановки - первый костюм был похож на сказочный наряд снегурочки с муфточкой, перчатками, с кокошником и приклеенной к нему длинной белой косой. На второй вешалке висела балетная розовая пачка, белые балетные чулки и большие блестящие крылья, похожие на крылья бабочки.

Актёры переглянулись:

— Что такое, Юзик? - удивлённо спросил Никанор Прохорович — Десять минут назад тут висела фуражка, китель, сапоги и парадный мундир!

— Наверное режиссёр решил изменить наши образы... — логически попытался объяснить происходящее Юзик и в недоумении почесал чёрную кудрявую шевелюру. — Так сказать, новая «la mode»...

Снимая розовую пачку с вешалки, Никанор спросил:
— Ну, переодеваемся?

Юзик недоуменно пожал плечами:
— Других костюмов не принесли. Значит эти будут задействованы... Странно конечно... Серьёзный спектакль и такие костюмы...

Делать нечего. Раз поменяли - значит так нужно.

Юзик взял длинную голубую шубу с узорами и примерил. Потом, несколько сомневаясь, нахлобучил голубой кокошник с блестящими бусинками. Поправил недоуменно длинную косу:
— Ну как?

Никанор Прохорович обернулся и при взгляде на сослуживца залился раскатистым заразительным смехом:
— Мама дорогая! — воскликнул он, вытирая слезы от смеха — Я сейчас умру. — Его круглое мясистое лицо приобрело багровый цвет. Он смеялся и держался за живот — Юзик... — сказал он сквозь хохот — Я сейчас умру от смеха... Видел бы ты свою физиономию...

— Лучше умереть от смеха в молодости, чем от слёз в старости. — вдруг философски заметил Юзик, а потом добавил — Сначала ты примерь свой костюм, а потом мы вместе посмотрим в зеркало.

Никанор Прохорович, весом в девяносто восемь килограмм кивнул и стал натягивать белые чулки на свои ноги. Потом очередь дошла до розовой пачки. Теперь Юзик стал смеяться и его тенор разносился эхом по всей гримерке.

— Как же я надену эту юбку?... — хохоча говорил Кукушкин, изо всех сил пытался втянуть огромный живот — Наш режиссёр сошёл с ума. Что за костюмы? Что за новые веяния? Современные веяния меня угнетают, а нынешнее искусство сводит с ума. — наконец он натянул балетную пачку, благо она была сшита для крупной актрисы. Потом Никанор Прохорович прицепил сзади бумажные крылья:
— Ну-с.. Пойдём.

Они, шатаясь, подошли к зеркалу и громкий смех вновь разлетелся по гримерке. Двое взрослых мужчин, которые были облачены в женские сказочные костюмы, выглядели чудовищно комично. Но разум актеров был затуманен коньяком и они, вдоволь насмеявшись над причудами режиссёра, направились к зрительному залу.

Тем временем, там разворачивалась настоящая трагедия. На сцене был уже поставлен гроб, в нем лежал актёр, изображающий бездыханное тело революционера. Из двух дверей зрительного зала выходили актёры в чёрных одеждах — скорбящие.
Каждый появляющийся персонаж говорил какие-то стихи, прославляющие партию и «как важно, товарищи, ценить правительство!».

Зрители были потрясены глубокой актёрской игрой, восхищены интересной пьесой и благодарны режиссёру за такую постановку, показывающую, как важно, когда правительство живёт и цветёт.
Вождь, сидящий в правительственной ложе, был солидарен с толпой.
Режиссёр Дмитрий Александрович обернулся и увидел, что вождь словно вытирает скупую слезу.
«Постановка удалась!» — радовался Гущин...

Когда на сцене образовался полукруг из ведущих персонажей, когда оркестр грянул пятую симфонию Бетховена, в полукруглых дверях зрительного зала показалось нечто.

Режиссёр сначала не понял, что происходит. Он протёр глаза и пригляделся — под звуки мрачной пятой симфонии Бетховена в зал заходило что-то высокое, голубое и в кокошнике...

— Не понял... Что это такое? — сам себе шепнул режиссёр и вытянул голову вперёд, вытаращив изумлённые карие глаза.

А дальнейшее развитие событий стало самым страшным в карьере Дмитрия Александровича и самым смешным и нелепым для зрителей пьесы.

Следом за высоким в кокошнике, в зал, качаясь из стороны в сторону, вошёл огромных размеров актёр в балетной розовой пачке и в белых чулках. Примечательно, что на ногах у него были женские белые туфельки сорок восьмого размера, а за спиной были прикреплены бумажные крылья бабочки. Бородатые актеры в девичьих нарядах вышли на середину зала, затем встали на мизансцену - высокий в кокошнике поднялся по левой лестнице, а пухлый с крыльями - по правой.

Актеры, играющие главные роли, сначала пребывали в оцепенении, оторвав глаза от гроба. В зале повисла напряжённая тишина.
Зрители не могли понять, какое отношение к похоронной процессии имеют эти смешные персонажи?...
И только режиссёр знал, что абсолютно никакого отношения они не имеют!
Гущин дикими глазами уставился на сцену. Потом он схватился за волосы, как-будто это движение могло ему помочь. Потом он в ужасе резко обернулся на зрительный зал и взгляд его скользнул наверх, в правительственную ложу — там сидел вождь с каменным выражением лица... Потом он медленно достал откуда-то трубку и закурил, откинувшись в кресле. Его хитрые глаза приобрели волчье выражение. Рядом с вождем сидел народный комиссар и с тем же серьёзным лицом смотрел на всё происходящее...

«Всё. Мне верный каюк.» — похолодел Дмитрий Александрович и медленно обратил свой взор к сцене...

Там началась жуткая сумятица.

Кукушкин в балетной пачке взобрался кое-как по лестнице и подошёл к гробу. Взял руку "покойного" и стал утробным голосом читать свой монолог:
— Товарищи! Я - генеральный комиссар... Я душу всю стране отдал... — Никанор Прохорович театрально вытер слезу, покрасневшими глазами посмотрел вдаль и продолжил — Вот стою я весь почерневший от тоски...

В зале кто-то громко присвистнул, а одна уважаемая дама шепнула своему мужу:
— В программке написано «драма». А он комедию разыгрывает!

— Печаль мне давит на виски. — продолжал читать Кукушкин —
Я мужественно вдаль смотрю
и с духом предка говорю...
Я - воин грозный во плоти,
Я не сумел вождя спасти.

Из зала кто-то вдруг громко крикнул:
— Какой же ты воин? С такими ногами тебе только в балет.

Раздался смех и кто-то присвистнул.

Никанор Прохорович, и так плохо соображавший, запнулся и забыл текст. Он устало вздохнул и скрестил руки, долго вспоминая. Суфлёр злобно прошептал:
— Уходите за кулисы! Вы с ума сошли?

Актёр Юзик, всегда плохо переносивший увеселительные напитки, не мог больше стоять в этой огромной шубе и кокошнике. Внезапно, он вообще не понял где находится. Кто-то из партнёров по сцене вдруг легонько ударил его в спину сзади и он услышал над ухом зловещий бас:
— Ты что на себя надел? Вы что делаете, изверги?

И Юзик ответил шепотом:
— Нам в гримерку эти костюмы принесли...

И бас над ухом прошипел:
— Ты что издеваешься? Вождь с белой косой и в кокошнике, а комиссар в белых чулках? Черти! Всю труппу подвели. Теперь держись! Ежовые рукавицы до нас доберутся после сего действия.

Пока на сцене повисла пауза и актёры перешептывались друг с другом, в зале поднялся гул и смех.

Вождь, наблюдавший за странной процессией из правительственной ложи, спокойно спросил у сидящего рядом с характерным грузинским акцентом:
— Уважаемый Николай Иванович. Ты не знаешь, почему на сцене народный комиссар щеголяет в белых чулках?... Ты что? Ты разве носишь чулки?

— Никак нет. — несколько усмехнувшись ответил сидящий рядом, а вождь, выдыхая серое кольцо, снова спросил:
— А у меня разве есть белая коса?

— Никак нет.

— Может быть у меня на голове вместо фуражки вырос кокошник, а я не вижу? — снова задал вопрос вождь.

— Я вижу только фуражку и тёмную шевелюру. — лицо Николая Ивановича стало серьёзным и жёстким.

Вождь помолчал, а потом сказал:
— Значит мы сделаем так, что ему — он указал на Кукушкина — больше не на что будет надевать белые чулки. А ему — палец вождя устремился на Юзика — не на что будет надевать кокошник. Без головы кокошник не наденешь, а без ног чулки не натянешь.

Сидящий рядом с вождём понимающе кивнул и они оба снова устремили ледяные взгляды на сцену.

— Долой шутов с подмостков! — вдруг громко выкрикнул мужчина, сидевший в галерке и тотчас об голову Юзика ударилось большое красное яблоко.
От неожиданности он вскрикнул и потёр лоб. Кокошник слетел с головы и упал под ноги.

— Беспредел! — крикнула пожилая дама со второго яруса.

— Позор! — скандировали с первого ряда.

— Убрать бандитов со сцены! — опять исторично выкрикнул тот же мужчина с галерки.

Через секунду кто-то бросил яблоко и лимон, но не рассчитал цель. Яблоко приземлилось прямо в гроб, в живот, а лимон ударился о покоящуюся голову. Актёр, игравший откинувшегося Ильича, от неожиданности открыл глаза, сел в гробу и закашлял. Удар был сильный.

— Ой, я сейчас умру от смеха! Воскрес! — громко выкрикнула доротная дама в первом ряду.

— Вот оно - революционное чудо! —Да здравствует чудо революции! — снова истерично выкрикнул мужчина с галерки.

Зал поддержал случайные реплики смехом.

Актёр, сидящий в гробу, видя, что постановка сорвалась, решил выкрутится. Он демонстративно вылез из гроба, собираясь сказать что-то в своё оправдание, но вызвал ещё более громкий хохот.

— Ой! Держите меня семеро! — крикнула высоким голосом какая-то женщина в первом ряду.

— Восстал! — раздался знакомый всем истеричный тенор с галерки.

Через несколько минут на сцену стали сыпаться яблоки и лимоны, которые зрители принесли из буфета.
Люди азартно вскакивали со своих мест, чтобы прицелиться в непонравившегося актёра.

Оркестр, игравший внизу пятую симфонию Бетховена, даже не подозревал, что творится. Музыканты продолжали играть, а зрители устроили настоящий дебош.

— Занавес! Занавес, собаки! — кричал суфлёр в противоположную кулису. — Занавес, говорю!

«Теперь все как Ильич в гробах лежать будем на Соловецких островах.» — обреченно подумал Гущин, схватился за голову, а потом закрыл лицо руками.

Это был провал.

А тайный виновник случая - драматург, в это время смекнул, что что-то тут нечисто и быстренько покинул театр.

Вождь, встав со своего места, сказал комиссару:
— Срочно пригласи на встречу со мной высокого еврея в кокошнике, бородатую балерину и режиссёра.

Комиссар кивнул.

Эпилог

— Как тебя звать? — спросил вождь у протрезвевшего актёра.

— К..Ку-Ку... Ку-Ку-Кукушкин Никанор Прохорович. — заикаясь ответил тот.

— Что ж это вы, товарищ Кукушкин, позорите образ народного комиссара? — хладнокровно спрашивал вождь, параллельно что-то записывая в тетрадь.

— Прошу извинить меня. Это вышло случайно... Маленькая ошибка... — лепетал Кукушкин, не поднимая красных опухших глаз.

— Вслед за маленькими ошибками, всегда следуют большие... — философски заметил вождь — Чтобы не совершать ошибки, нужно саморазвиваться, а не пребывать в привычном состоянии.

— Подставили меня, клянусь! — красные глаза актёра наполнились слезами.

Но вождь даже слушать не стал:
— Расстрелять. За оскорбления всегда придётся платить. Или деньгами или жизнью своей.

Несчастного Кукушкина увели, а на смену пришёл бедный Юзик.

— Как звать? — хладнокровно спросил вождь.

— Юзик. Фамилия Ландау. Раньше я Мойшей был.

— Что же вы, товарищ Мойша, опозорили меня?

Юзик похолодел и руки затряслись от страха.

Взгляд вождя стал пронзительным и жуткая усмешка появилась на его губах: — Я разве носил когда-нибудь кокошник?

— Нет.

— А волосы у меня длинные и белые?

— Нет.

— А раз «нет», зачем в таком виде меня изобразили? У вас плохо со зрением?

Юзик не ответил, но был уже готов ехать в крупный заполярный город.
Но не в Норильск он отправился, а на тот свет. Участь его была страшнее всех.

Вот так забавный случай превратился в череду трагедий. Спектакль сняли с репертуара, смеющихся зрителей сотрудники органов государственной безопасности развезли по лагерям, суфлёр и режиссер уехали в Соловки, а Кукушкин с Ландау просто исчезли с лица Земли.

— Ты знаешь, в чем мораль этого случая? — спросил потом вождь у комиссара.

Николай Иванович вопросительно посмотрел.

— Чтобы управлять огромной страной, нужно прежде всего быть хитрым, внимательным и хладнокровным. — тут он закурил, а потом продолжил — Рассеянность это одна из самых плохих черт характера. Только излишне внимательный, сосредоточенный, хладнокровный, педантичный и просчитывающий каждый свой шаг человек способен быть настоящим руководителем, понимаешь? — комиссар кивнул головой, соглашаясь — Нужно всегда быть внимательным к деталями, потому что иногда одна маленькая ошибка способна принести много больших неприятностей. Иногда одна крохотная незаметная деталь способна разрушить огромный механизм, который создавался годами. Иногда внимательность помогает в жизни больше, чем ум. — сказал многозначительно вождь, покуривая трубку.

Автор: Виктория Кинэвард